The Repairing Mantis

Ты проснешься в панцире, который жмет под ребрами, будто кто-то забыл развязать тебя после обеда. Когти цепляются за что-то мягкое, теплое, пульсирующее — это мост. Он дышит. Точнее, он *был* белкой-летягой, пока кто-то не растянул ее кости между скалами, не сшил сухожилия в перила. Теперь он гниет, шепчет сквозь щели в мякоти: *почини меня*.

Кровь здесь пахнет сосновой смолой. Странно, да? Ты ждешь металла, железа, а получаешь липкий сладкий воздух, от которого сводит челюсть. Ветер шевелит шерсть на обрывках кожи — или это они шевелятся сами?

Ты не просто чинишь. Ты кормишь. Каждый гвоздь — кусок себя, каждый узел из проволоки оставляет на лапках следы, будто тебя облизали напильником. Аллигатор на другом берегу смотрит пустыми глазами и спрашивает: «А ты уверен, что мост хочет быть целым?» Его чешуя отслаивается, как старая краска.

Здесь нет инструкций. Только твои дрожащие жвала и выбор: зашить раны или разорвать швы до конца. Концовки всего две — но каждая оставит под панцирем холодное пятно, будто ты проглотил камень.

Час игры. Год вопросов. Почему белка кричит, когда ты выдергиваешь из нее ржавый болт? Кто решил, что богомол должен быть хирургом? И главное — что будет, если мост наконец откроет глаза?

Ты услышишь, как плоть скрипит под ногами. Увидишь, как тень от крыльев ломается под странным углом... И поймешь: это не ты чинишь мир. Это он чинит тебя.