The Lewdest House

Вот же он — тот самый момент, когда экран мерцает, а пальцы сами тянутся к громкости, будто тише звук сделает эти сцены менее... настоящими. Ты не просто наблюдаешь за Линкольном, ты чувствуешь его кожей: липкий от волнения лоб, ком в горле перед дверью Ронни Энн, внезапную тяжесть в ногах, когда десять пар глаз одновременно требуют внимания.

Дом не просто шумит — он дышит. Скрип половиц под носками, запах подгоревших тостов из кухни, шепот сестер за тонкой стеной... Кажется, вот-то сейчас рухнет очередной «мирный» ужин, но вместо этого — пауза. Та самая, где Линк роняет вилку, и все застывают, будто впервые видят его не как брата, а как человека с трещинами.

А эти «незначительные» выборы? Сказать Лори «спасибо» за надоедливую заботу или огрызнуться — и потом полчаса слушать, как она шмыгает носом в подушку. Или вот: подобрать упавшую заколку Луны... или сделать вид, что не заметил. Мелочи? Попробуй пройти мимо — и к третьей главе поймешь, почему Луна вдруг перестала оставлять тебе печенье на столе.

90 сцен — это не цифра. Это 90 раз, когда игра хватает тебя за запястье и шепчет: «А если бы ты...» Иногда смешно до слез (особенно когда Линн-младшая пытается «тайно» стащить твой бутерброд). Иногда — так тихо, что слышно, как где-то капает кран... и кажется, это не вода, а чьи-то непролитые слезы.

И главное — никто не кричит «любовь» или «драма». Все приглушено: взгляд Ронни Энн скользит по твоему плечу и тут же отворачивается к окну; Лиси пишет в блокноте что-то яростное, но при твоем появлении резко захлопывает обложку. Кто сказал, что взрослеть — это про глобальные катастрофы? Здесь это больше похоже на то, как медленно и неловко учишься жевать горечь обычных дней... пока однажды не понимаешь, что она стала частью вкуса.