Dracula: End of Days

Этот холод проникает глубже костей, он становится твоей новой кожей. Ты — Генри, и твой мир умер, оставив после себя лишь ледяное пепелище и шепот ветра в разбитых окнах. А в груди поселился странный, мерцающий жар, дарящий силу и отнимающий всё остальное.

Твоя дочь, Роуз, её восьмилетнее дыхание — единственный звук, который имеет значение. Чтобы защитить его, ты учишься слушать тишину: скрип снега под чьей-то ногой за километр, металлический привкус страха в воздухе. Каждое использование этой силы… это как сдирать с себя кусочек за кусочком. Чувствуешь, как что-то внутри стирается, будто наждаком по старой фотографии. И голод… он не в желудке, а где-то в основании черепа, навязчивый и сладкий. Ты дал слово не причинять вред людям. Но что делать, когда их кровь пахнет как единственное топливо для твоего угасающего сердца?

Ты встречаешь других. Лука Ньюман показался таким же потерянным, как и все. Его улыбка была слишком быстрой, глаза бегали по твоим запасам. Помнишь тот запах мокрой шерсти и гнили, что он принес с собой? А потом — выстрелы, крики Роуз… и ледяную ярость, поднимающуюся в тебе при виде Андерсона Хилла. Этот человек разговаривает так, будто проверяет горло на остроту своего голоса.

И каждый твой выбор отзывается эхом в хрупком скелете этого мира. Поделиться последней банкой тушенки или забрать её силой? Спрятаться от зомби… или понять, что их безмолвное шествие можно обратить против тех, кто хочет тебя мёртвым? Они ведь тоже когда-то были кем-то… как и ты сейчас.

А потом Лука возвращается. Но это уже не он. Это нечто, пульсирующее чужой силой, Король того, что осталось от человечества. Его рык похож на ломающиеся кости. И в финале, стоя перед ним, ты уже не знаешь — сражаешься ли ты за дочь или просто за право называть себя человеком, пока последняя какая-то теплота не ушла из твоих пальцев. И разве не в этом главный вопрос? Сколько от себя ты готов отдать, чтобы кто-то другой выжил?