Anamorphine

Ты идешь по коридору, который дышит. Стены сжимаются в такт твоему сердцу — или это ты пульсируешь в ритме их шепота? Под ногами скрипят не половицы, а осколки фраз, которые ты так и не сказал ей.

Здесь нет подсказок, только запах старого дерева и лаванды — ее духов, теперь приправленных горечью лекарств. Ты наклоняешься подобрать смычок, но пальцы проваливаются сквозь него, будто сквозь дымку утра после бессонной ночи.

А потом — оркестр. Не музыканты, а тени с виолончелями вместо ребер. Они играют что-то знакомое, но мелодия рассыпается, едва ты пытаешься ее вспомнить. Разве звук может оставлять синяки?

Ты возвращаешься домой. Нет, не домой — в его муляж: дверные ручки тают при касании, обои шелушатся воспоминаниями. Ванная комната превращается в океан, где зеркало — единственный остров. Смотришь в него и видишь... кого? Человека, который еще верит, что можно склеить разбитое?

Иногда кажется, будто игра издевается над тобой: вот солнечный зайчик на стене — протягиваешь руку, а он превращается в пятно плесени. Но разве не так работает память? Обещаешь себе не заходить в ту комнату, где она... но ноги все равно несут тебя туда.

Ты ждешь катарсиса. Вместо этого получаешь тишину, густую, как сироп. И понимаешь: здесь не будет финального аккорда — только бесконечное эхо того дня, когда мир дал трещину.