No Case Should Remain Unsolved

Двенадцать лет — как затянувшийся шрам. Не болит, но тянет кожу при каждом движении. В 2012-м девочка исчезла с детской площадки, оставив после себя только растерянные показания и запах жареных каштанов от уличного ларька. Полиция копала, но земля осыпалась обратно в яму.

Теперь ты — Чон Гён. Отставник с руками, которые помнят вес старого служебного пистолета. Молодой коллега подкидывает папку с пожелтевшими листами: *посмотри еще раз*. Страницы шуршат, как сухие крылья моли.

Воспоминания — не бумага. Они крошатся по краям, оставляют на пальцах липкий налет недосказанности. Каждый свидетель гнет свою линию: мать сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони, сосед бормочет что-то про «не те времена», а врач из участковой клиники вдруг замолкает, будто язык прилип к небу.

Ты собираешь их обрывки. Фраза из допроса 2014 года цепляется за пятно кофе на бланке 2016-го. Звук качающихся качелей (скрип-скрип-скрип) вдруг совпадает с ритмом чьих-то шагов в темноте. Здесь нет карточек «подозреваемый А» и «улика Б» — только осколки, которые режут, если брать без перчаток.

Механика проста и жестока: связываешь два факта — получаешь третий. Но иногда правда выскальзывает, как рыба из рук. Зачем учительница рисования хранила фотографию пустой песочницы? Почему в протоколе пропущен запах лекарств из сумки отца?

Два часа — и ты уже не уверен, расследуешь исчезновение или собственную память. Пенсия сделала тебя посторонним в этой истории... или единственным, кто еще способен ее услышать?