The madness of death

Ты ощущаешь вес фонарика в ладони — холодный металл, скользкий от пота. Батарея садится с каждым шагом, и ты ловишь себя на мысли: а что, если он погаснет прямо сейчас? В темноте, где стены дышат плесенью, а пол скрипит, будто под ним что-то шевелится...

Перчатки героини не просто деталь — они липнут к коже, будто вторые руки. Даже когда она ничего не держит, пальцы сжимаются в кулак. Ты замечаешь, как нитка на правой перчатке расползается. Мелочь? Попробуй не думать об этом, пока перебираешь страницы дневника с высохшими каплями чего-то темного.

Дом не просто пуст — он *выдыхает* тишину. Не ту, что обволакивает, а ту, что режет слух. Днем солнечные лучи пробиваются сквозь пыльные шторы, и ты видишь: вот следы грязи на полу, вот царапины на дверном косяке... А ночью? Ночью кажется, будто кто-то только что прошел мимо — ты слышишь шорох ткани, но оборачиваешься слишком поздно.

Головоломки здесь не просто механические замки или шифры. Они *болезненны*. Каждая загадка — как вырванный зуб: сначала сопротивление, потом резкая боль, когда понимаешь... А понимаешь ли? Вот руны на том самом камне — они мерцают, будто под кожей. Ты трогаешь их — и экран на секунду дергается, будто камера споткнулась.

Письмо от брата пахло лавандой и чем-то кислым. Ты помнишь это? Или тебе только кажется? Ведь теперь ферма — не место, а состояние: удушающее пространство, где даже воздух густеет до железа. Ты идешь по коридору, а за спиной — щелчок. Это дверь захлопнулась... или челюсть?

30 минут хватит, чтобы понять: побег невозможен. Но 60 — чтобы осознать: ты *не хочешь* уходить. Потому что где-то здесь она... та самая женщина из легенд. Или ты уже стала ею?