The Haunting of Joni Evers

Ты открываешь дверь, и запах старой древесины бьет в нос — не просто пыль, а что-то сладковато-гнилое, будто стены пропитались слезами. Джони стоит посреди коридора, ее пальцы сжимают край платья так, что костяшки белеют. Ты уже понял: этот дом не просто скрипит. Он дышит.

Каждый шаг отдается эхом в пустом желудке. Вот пятно на обоях — не вода, а чей-то давний испуг, въевшийся в бумагу. В спальне зеркало лжет: оно показывает не тебя, а тень женщины с опущенными плечами. Ты тянешься к ручке шкафа, но металл обжигает кожу, будто помнит чужую панику.

А потом — голос. Не из динамиков, нет. Он шевелит волосы на затылке: «Ты уверен, что хочешь это видеть?»

Комнаты здесь складываются, как страницы дневника с вырванными листами. Под ковром — царапины от мебели, которую тащили слишком быстро. В кладовке пахнет лавандой и чем-то кислым — бабушкины консервы или подавленные крики? Джони роняет фотографию, и ты замечаешь: на снимке нет лица у того, кто должен был быть ее отцом.

Ты идешь дальше, но пол уходит из-под ног — буквально. Проваливаешься в 1993 год: обои тут свежие, а воздух густой от сигаретного дыма. Чей смех оборвался за этой дверью? Почему кресло качается само, будто кто-то только что встал…

Дом не пугает тебя призраками. Он шепчет: «Посмотри на нее». Джони дрожит у камина, а огонь отражается в ее глазах — слишком ярко для мертвых углей. Ты вдруг осознаешь: холод за спиной не сквозняк. Это чье-то дыхание на твоей шее.

Игра не спрашивает «боишься ли ты темноты». Она спрашивает — сколько правды ты вынесешь, прежде чем попросишь света.