Hard Days

Дом сжимается. Сначала незаметно — просто занавески кажутся тяжелее, а скрип половиц громче. Потом стены начинают дышать в такт её шагам, и Лорен понимает: это не она ходит по комнатам, а комнаты ведут её...

Кофе остывает быстрее, чем раньше. Зеркало в прихожей ловит её взгляд и держит на секунду дольше, чем нужно. Кожа под свитером чешется — не от ткани, от тишины.

Муж оставляет на раковине следы зубной пасты. Каждый день один и тот же бледно-голубой завиток. Раньше она стирала их не глядя, теперь проводит пальцем по краю, чувствуя, как эмаль холодит подушечки...

Ночь. Потолок. Часы бьют три, но время уже давно течёт не через циферблат — оно пульсирует в висках, стучит в бедре, когда она переворачивается на другой бок. Простыня липнет к пояснице, хотя окно распахнуто настежь.

А что если завтра будет жарче? Что если воздух станет таким густым, что его придётся раздвигать локтями? Она прикусывает нижнюю губу — ровно до того момента, когда боль перестаёт быть случайностью...

Утро начинается с того, что телефон пиликает уведомлением. Новости? Нет, реклама геля для душа с ароматом «морского бриза». Она вдруг ясно представляет этот запах — солёный, резкий — и тут же ненавидит себя за то, что тело откликается теплом ниже живота...

Где-то за стеной сосед включает дрель. День за днём он сверлит одну и ту же точку. Может, он тоже пытается пробиться куда-то? Или это ей мерещится — ритм, который совпадает с тем, как кровь стучит в запястьях, когда она слишком долго смотрит на экран?

Обещанная изоляция должна была дать покой. Но почему тогда каждый шорох за дверью заставляет рёбра сжиматься как пружины? Почему язык сам находит крошки между зубами даже после чистки?

Иногда кажется: вот оно — сейчас лопнет. Не трубы, не окно... что-то внутри. Но ничего не лопается. Просто носки всё чаще оказываются разными. Волосы падают на пол чаще, чем в щётку. А в горле стоит комок — не от слёз, от смеха, который так и не вырвался наружу...