The Feast

Квартира пахнет тушеной капустой и старыми обоями. Ты заходишь — дверь щелкает сзади, будто челюсть. Мать улыбается мокрыми губами, ключ скользит по ее горлу, как жесткая конфетная обертка. За столом сидят тени в пиджаках и растянутых свитерах: они жуют, громко чавкают, пережевывают даже взрывы за окном — просто салют, конечно.

А над ними раскачивается оно. Мешок на голове промок насквозь, капли падают в борщ с глухим шлепком. Никто не смотрит вверх.

Ты пытаешься сказать... но слова прилипают к небу, как теплый мармелад. Коллега хлопает тебя по плечу: «Пой со всеми!» — а это был крик. Здесь все правильно, все так и надо. Даже если потрогать люстру — пальцы вспомнят липкую веревку, а тебе вежливо напомнят про гирлянду.

Каждый предмет хочет, чтобы его повернули не той стороной: фотография в рамке (почему там пусто?), телефонная трубка (там кто-то дышит?), нож (он теплый, хотя только что лежал в холодильнике). Но стоит нажать не ту кнопку — и взгляд матери становится стеклянным, как у рыбы на льду.

Пять способов закончить этот ужин: вытереть губы салфеткой и похвалить пирог. Разбить тарелку об пол. Залезть под стол и найти там свои детские ботинки — они все еще мокрые от снега... Или просто ждать, пока десерт не поползет по скатерти розовой пеной.

Ты же знаешь, как это бывает? Когда все вокруг кивают, а у тебя во рту вкус железа — но ты тоже начинаешь кивать, потому что стены давят горячими ладонями на виски. Здесь нет правильных ответов. Есть только выбор: глотать или подавиться.