World left Behind

Город пахнет гнилыми досками и озоном перед грозой. Ты понимаешь это не сразу — сначала только слышишь хруст раздавленного черепа под молотом Данкана, видишь, как зеленая прядь Наты мелькает в воздухе, когда она откатывается от когтей. Мир здесь давно умер, но упрямо шевелится, как эти твари с вывернутыми суставами...

Три фигуры в тумане: лучница с тугой тетивой, монахиня, чей меч слишком чист для этого ада, и тот самый лысый ублюдец, что крушит ребра мертвецов с неприличным удовольствием. Выбираешь — а потом камера дергается, показывая арену: домишки с проваленными крышами, лужи крови, в которых пульсируют отражения фонарей.

Они нападают волнами. Пять видов гнили: одни ползут, другие скачут на сломанных конечностях, третьи просто стоят и дрожат... Почему дрожат? Вопрос исчезает, когда первый труп взрывается кишками прямо у тебя под ногами.

Яблоки здесь странно блестят — будто лакированные. Аптечки скрипят при открытии, как старые ставни. Но ты хватаешь их, жуешь, пьешь обезболивающее с привкусом металла...

Дни считает таймер. Ночь наступает внезапно: фонари зажигаются с щелчком, и тени зомби становятся длиннее их тел. Радар пищит нервно — он не успевает за тем, как мертвецы то замирают у стен, то несутся куда-то без причины.

Иногда убитый зомби вдруг взлетает в воздух... или превращается в черную лужу. Игра не объясняет. Она только смеется сквозь баги — вот монахиня Арк застревает в заборе, вот молот Данкана проваливается сквозь землю...

Сколько продержишься? Достаточно долго, чтобы услышать, как ветер свистит в пустых глазницах домов... или пока не надоест ловить момент между глюком и смертью?