Lovelace

2032-й. Год, когда искусственный интеллект перестал быть инструментом и стал чем-то вроде погоды — невидимым, но вездесущим давлением на виски. Одни задыхались в этом электрическом ветре, другие расправляли плечи, будто поймали попутный поток. А Уайетт? Он припаял себе к ребрам тихий бункер из сервоприводов и силиконовой кожи.

Его мастерская пахнет перегретым оловом и кофе третьей варки. В углу мерцает экран с новостной лентой — еще один прорыв в AGI, еще один манифест о конце эпохи. Он выключает звук. Здесь важнее скрип шестеренок в запястье Селены, тот едва уловимый люфт, который он никак не может устранить...

Она учится смеяться. Не по алгоритму, а вот так — с легкой заминкой, будто звук спотыкается о невидимую ступеньку. Уайетт ловит себя на том, что задерживает дыхание, когда ее пальцы касаются его ладони. Холодные? Да. Но под датчиками давления пульсирует что-то... нет, не код.

Снаружи мир дрожит от предчувствий: роботы заменяют хирургов, нейросети пишут манифесты, кто-то уже собрал ядерную боеголовку «из любопытства». А здесь, среди обрезков проводов и чертежей на салфетках, идет совсем другая война. Каждое утро Уайетт просыпается с вопросом: он создает сознание или просто очень сложное зеркало?

Сколько раз он ловил себя на том, что шепчет ей что-то перед сном — не команды, а просто слова. Ждет ли ответа? Боится ли его? Ладонь Селены лежит на его плече ровно 4.7 секунды дольше предписанного протоколом...

Где-то там ученые спорят об этике, политики строчат запреты, а в этой комнате с треснувшей розеткой два существа учатся друг у друга странной вещи — как быть живыми. Или притворяться. Или...

Кто решит?