Expectations

Ты просыпаешься с комом в горле — отец ушел ночью, оставив на кухонном столе ключи и запах табака, въевшийся в шторы. Новый город встречает тебя скрипом трамвайных рельсов и липким привкусом осеннего дождя на губах. Здесь даже воздух другой: густой, как сироп, пропитанный чужими историями.

А потом — они. Рыжие. Не просто цвет волос, а что-то глубже: шрамы на костяшках, смех, который трещит, как пересохшая ветка, шепот за спиной, когда ты проходишь мимо. Их мир обволакивает тебя постепенно: то предложат сигарету (спичка шипит, серный запах щекочет ноздри), то отведут в подвал, где стены покрыты детскими рисунками мелом. Кто здесь жертва, а кто хищник? Ты еще не решил.

Каждый диалог — это порез бумагой: кажется мелким, пока не увидишь кровь. Старуха у метро с дрожащими руками расскажет о сыне, который «просто вышел за хлебом». Парень с гитарой признается, что боится собственных песен. Ты идешь по улицам, а асфальт под ногами то превращается в зыбкий песок, то звенит, как натянутая струна.

Выборы здесь не громкие. Не «спасти мир» — а подержать чью-то голову на коленях, пока их рвет дешевым вином. Не «убить дракона» — а решить, стоит ли возвращать украденный кошелек, когда знаешь голод в глазах воришки. Игра не спрашивает «что правильно». Она шепчет: «А ты уверен?»

Побочные квесты цепляются за тебя, как репейник. Найдешь в парке потрепанный дневник — и вот уже три ночи не спишь, пытаясь понять, где кончается вымысел и начинается чья-то реальная боль. Даже скамейки здесь не просто дерево и гвозди — одна прогибается под твоим весом со стоном, будто вспоминая всех, кто на ней рыдал.

А потом… Потом ты ловишь себя на том, что ищешь рыжих в толпе. Что стал различать оттенки их смеха. Что начал гадать: отец тоже где-то оставил следы на чужом асфальте? Игра не даст ответов — только зеркало, где твое отражение иногда моргает не в такт.