The Metamorphosis

Проснешься — и панцирь скрипит под одеялом, как мокрая кожа на морозе. Потолок давит, а пальцы... нет, уже не пальцы. Что-то тонкое, сегментированное, цепляется за простыню с противным шелестом хитина.

Комната пахнет пылью и яблоками — одно гниет в углу, пробитое тем самым ударом... но ты еще не знаешь, каким. За окном голоса семьи звучат чужими, будто сквозь слой ваты. Попробуешь ответить — и поймешь: язык теперь движется иначе.

Каждый поворот сюжета оставляет на губах привкус металла. Вот мать всхлипывает за дверью, вот сестра отшатывается — ее духи смешиваются с запахом твоего нового тела. А музыка... она не просто играет. Она ползет по спине, как холодные капли по стеклу.

Ты думал, кошмары живут за закрытыми глазами? Здесь они в трещинах обоев, в слишком четком звуке собственного дыхания. Вытянешь лапу — и экран на секунду потемнеет, будто моргнул.

А эти картины... Они не просто рисуют мир. Они оставляют царапины. Особенно та, где свет из коридора падает на пол узкой полосой — как последний мост к чему-то человеческому. Переползешь?

Смешно: даже выбор здесь похож на попытку встать с постели со сломанными ребрами. Каждое «да» или «нет» отзывается где-то в грудной клетке тупой болью.

И все же... разве не так мы все ощущаем перемены? Только обычно они не отрастают за ночь в виде шести коленчатых ног.