The Fifth Expedition

Глухой гул машинного чрева впивается в виски, пока ты ведешь их сквозь ржавые коридоры. Пять пар глаз за спиной — не просто ресурс, а живые люди: один спотыкается о разорванный кабель, другой сжимает самодельный скальпель так, что костяшки белеют. Ты чувствуешь их дыхание на затылке. Частое, прерывистое.

Здесь решения оставляют шрамы. Не театральные царапины — переломы, которые не срастутся, ожоги третьей степени от прорыва трубы. Аптечка с тремя бинтами на всех. Кто-то всегда останется хромать... или вообще не встанет.

Разве это выбор — отдать последний фильтр противогаза инженеру или медику? Ты услышишь, как второй задыхается в дыму уже через десять шагов. Где-то выше, на поверхности, кто-то роет могилы под ритм заводских гудков. Или это пульс в ушах?

Ловушки здесь любят тишину. Раздавленный жук на полу — не жук, а датчик. Шипение пара маскирует щелчок расчековки гранаты. Иногда лучше бежать, но куда, если лифтовые шахты прогнили насквозь?

Апгрейды пахнут перегоревшим маслом и надеждой: приспособить дрель как турбину, перезарядить огнетушитель кислотой. Но каждый модифицированный инструмент отнимает что-то взамен — время, кровь, рассудок.

Концовки не пишут заранее. Они проступают сквозь грязь на твоих руках: цифры в бортовом журнале, пустые койки в бараке, тиканье механизма, который ты так и не починил... или починил слишком поздно?

Кто-то называет это игрой. Ты будешь называть это долгом.