Permission to Love

Война здесь — это не фронт, а воздух, которым дышат. Густой, с привкусом гари и перегретого металла. Дартаньян помнит, как его пальцы слипались от крови под перчатками, но теперь он сжимает только пустоту. Хочет забыть. Но разве раны затягиваются по приказу?

Элли смеется так, будто внутри у нее трещит костер. Ее кожа отливает синевой при лунном свете, а запах — сладкий, как перезрелый гранат, с горькой нотой серы. Ты будешь морщиться в первые дни. Потом привыкнешь. Или нет?

Они идут по руинам церкви, где под ногами хрустят витражи с ликами святых. Она наступает на лицо ангела — случайно или назло? Ее хвост обвивает его лодыжку на привале, будто проверяя: дрогнет ли? Он не отдергивает ногу. Это страшнее, чем признаться в измене родине.

Ты думаешь, это история о битвах? Нет. Это про то, как ее зубы впиваются ему в плечо во время грозы — не от злости, а чтобы заглушить страх перед громом. Про его ладонь на ее рогах: сначала жестко, будто хочет сломать... потом осторожно, как будто держит хрупкий лед.

А еще про тишину между ними — густую, как дым после выстрела. В ней слишком много вопросов: чей этот шрам у нее на спине? Почему он до сих пор хранит медальон с портретом того снайпера? Они узнают ответы. И пожалеют об этом.

Здесь любовь — не объятия, а рана, которую ковыряют пальцами, чтобы убедиться: да, все еще болит. Да, мы все еще живы. И да... кто-то обязательно попытается это отнять.