Seeds of Calamity

Просыпаешься в пыльной хижине, где сквозь щели в стенах пробивается солнце — жёлтое и настырное, как голод. Двадцать лет после Великой Беды, а земля всё ещё пахнет пеплом, когда копаешь глубже полуметра. Но ты уже привык: засучиваешь рукава, разминаешь онемевшие пальцы — впереди день, который нужно вытянуть из почвы, как корень мандрагоры.

Ферма — это не просто грядки. Это шёпот семян под пальцами, хруст яичной скорлупы под ботинками, липкий сок на запястьях после сбора персиков. Ты учишься различать, какая земля «поёт» перед дождём, а какая лежит мёртвым грузом… и что с этим делать. Местные приносят странные заказы: то просят вырастить тыкву с синими прожилками, то выменять у соседа козу, которая «видит ветер».

А потом — подземелья. Там воздух густеет, как кисель, а каждый шаг отдаётся эхом в рёбрах. Спутник-фолиант шелестит страницами у тебя за спиной, бормочет заклинания с придыханием — будто слова рвут ему горло. Слаймы не просто «атакуют». Они прилипают к доспехам, оставляют следы, похожие на ржавчину… или старую кровь?

Но вечером — пир. Костры трещат, мёд стекает по подбородкам, а кто-то неумело играет на лютне. Ты чувствуешь тепло в груди: не от вина, а от того, как деревня потихоньку расправляет плечи.

Конечно, можно было бы просто «восстанавливать мир». Но разве не интереснее узнать, почему трава здесь растёт быстрее там, где плакали дети? Или почему твой фолиант иногда замолкает… будто прислушивается к чему-то за стенами реальности?