Who Pressed Mute on Uncle Marcus?

Экран мерцает, как нервный тик. Ты видишь не полигоны, а настоящие лица — морщины, подрагивающие веки, капли пота на висках. Кожа актеров бликует под софитами так натурально, что хочется провести пальцем по монитору, стереть этот глянец…

Каждый год одно и то же: семейная викторина в зуме, крики «ты меня не слышишь?», фальшивые улыбки. Но сегодня дядя Маркус внезапно бледнеет, его голос превращается в хрип — кто-то подсыпал яд в его бурбон. А теперь он шепчет тебе в наушники, горячим дыханием микрофона: «Эбби, только ты…»

Ты листаешь досье на родню, как грязные игральные карты. Тётя с маникюром цвета засохшей крови всё время перебивает. Кузен щелкает ручкой — раз-два, раз-два — будто отсчитывает секунды до конца. И где-то там, за пикселями экрана, тикает таймер.

Выборы появляются неожиданно: прервать допрос резким вопросом или притвориться глухой? Иногда решение нужно принять раньше, чем успеешь осознать тяжесть в желудке от догадки. А потом — снова втягиваешь голову в плечи и наблюдаешь, как чужие жизни размазываются по экрану…

Четыре часа прокручивать одни и те же сцены — и каждый раз находишь новую ложь в их интонациях. Запах лавандового мыла у матери, дрожь в пальцах у сестры, когда она поправляет очки. Мелочи цепляются за память, как заусенцы.

Кто-то из них враг. Кто-то притворяется. Или это сам дядя Маркус что-то скрывает? Экран гаснет — ты остаешься один на один с тишиной, которая звенит громче любого диалога…