Motherland

Город вцепляется в тебя желтыми зубами панелек, скрипит на ветру вывесками с полустертыми буквами. Ты приехал смотреть музеи, а теперь сидишь в съемной однушке, жуешь консервы и слушаешь, как за стеной сосед кашляет так, будто выворачивает легкие наизнанку. Границы захлопнулись — билет домой теперь просто клочок бумаги с печатью.

Выбираешься на улицу через неделю (или месяц? календарь давно слился в серое пятно). Воздух пахнет ржавчиной и влажным картоном. Нужно найти таблетки — живот сводит спазмами, но аптека через три квартала, а на перекрестке стоит мужик в трениках и что-то бормочет про ангелов…

Здесь все ходят по кругу: бабка у подъезда перебирает один и тот же пакет с луком, дети пинают пустую бутылку, даже голуби не взлетают — бродят по асфальту, как будто земля прилипла к лапам. Ты трогаешь стену дома — шершавая, холодная, точно кожа мертвеца. А ведь когда-то тут фотографировали туристы…

Повороты ведут то в тупик с разбитой лавочкой, то к полузаброшенному ДК, где из динамиков доносится хриплый голос диктора — что-то про карантинные зоны. Иногда встречаются люди: девушка с синяками под глазами продает «антивирусные» браслеты из фольги, старик в телогрейке предлагает купить газету десятилетней давности. Они говорят обрывками фраз, словно боятся договорить.

Ты можешь зайти куда угодно — двери квартир приоткрыты, магазины не охраняются. Но зачем? В холодильниках — плесень, в шкафах — пыльные альбомы с чужими свадьбами. Даже деньги стали просто цветной бумагой…

А потом находишь аптеку. Витрины выбиты, внутри пахнет йодом и чем-то сладковатым. На полу — следы босых ног. Кто-то уже был здесь. Или еще здесь?