P·O·L·L·E·N

Ты просыпаешься в скафандре, и первое, что слышишь — собственное дыхание, густое, как сироп. Вентиляция шумит слишком громко, будто внутри тебя поселился рой металлических пчел. На Титан ты прибыл не героем, а мусорщиком — подбирать обломки чужой катастрофы.

1963 год изменил всё. Кеннеди выжил, мир объединился, космос стал ближе, чем соседний квартал. Но здесь, в коридорах станции Рама, пахнет пылью и чем-то кислым — как будто кто-то забыл выключить плазменную горелку... или разложил по углам куски мяса. Записки коллег валяются под ногами, будто осенние листья: "Не открывайте шлюз", "Они в вентиляции", "Это не Луна". Последняя строчка всегда смазана — пальцы дрожали? Или кто-то торопился стереть написанное?

Ты не найдешь здесь пушек. Только фонарь, давящий на ладонь холодным ребристым весом, да голоса в радиошуме — то ли переговоры пропавшего экипажа, то ли что-то имитирующее их. Иногда кажется, будто за спиной кто-то переставляет ноги... но оборачиваешься — лишь тень от труб колышется в свете аварийных ламп.

Головоломки здесь как кости, вывернутые из суставов: чтобы решить, придется ломать логику. Почему навигационные карты показывают комнаты, которых нет? Кто рисует мелом стрелки на стенах? И главное — почему скафандры в ангаре... все до одного целы?

Музыка нависает липкой плёнкой на барабанных перепонках: синтезаторный вой смешивается со скрипом металла. Ты не умрёшь. Ты сойдёшь с ума — медленно, как воздух вытекает из проколотого шлема.

А потом увидишь это. То, что они нашли первыми.