The Leopard Catgirl in Miaoli

Город пахнет жареным тофу и тревогой — где-то за углом скандируют лозунги, а фонари мерцают, будто не уверены, светить ли дальше. Ван Чэн-Энь сжимает чемодан с потрескавшейся ручкой: аптека в Тайбэе теперь просто воспоминание, а вот этот переулок... здесь воздух все еще липнет к коже, как в детстве.

И вдруг — шорох. Не тот, что издают крысы или опавшие листья. Что-то мягкое цепляется за край его свитера, и когда он оборачивается, перед ним возникает она: уши, похожие на опавшие лепестки магнолии, взгляд, который обжигает быстрее, чем местный соус чили. Ты знаешь этих кошек, что трутся о ноги, будто проверяют — а вдруг ты съедобный? Вот только у Писуку Рии когти острее...

Разговоры с ней напоминают попытки поймать солнечного зайчика — одно неловкое движение, и смысл ускользает. Она то смеется над его старомодными очками, то замолкает на полуслове, прислушиваясь к чему-то за горизонтом. Королевство Хуалянь? Референдум? Ее пальцы вдруг сжимают его запястье: «Ты же не из тех, кто верит газетам?»

А потом — ее комната. Запах ванили и чего-то дикого, вроде мокрой земли после дождя. Она включает радио, где голос диктора трещит, как сухая ветка, и тут же выключает. «Надоело», — бросает через плечо, но спина у нее напряжена... как у тех бездомных кошек перед дракой.

Выбор за тобой: спросишь про шрам у нее на запястье или сделаешь вид, что не заметил? Поддержишь разговор о политике или нальешь чаю, чтобы ее руки наконец перестали дрожать? Каждый ответ — как камень в воду: круги расходятся дальше, чем видишь.

Кстати... эти уши. Они шевелятся, когда она врет. Попробуй уловить ритм.