Last Threshold

Лед под ногами трещит по-особенному — не так, как в детских воспоминаниях Виктора. Будто что-то огромное вздыхает внизу, закованное в вечную мерзлоту. Ты идешь по следам отца, но его сапоги оставили эти отпечатки тридцать лет назад. Время здесь густеет, как кровь на морозе.

Команда — шесть человек, шесть нервных узлов. Англичанин с тростью, которая стучит о камень с неестественной точностью метронома. Француженка, чьи пальцы всегда пахнут ладаном, хотя ты ни разу не видел у нее кадила. И этот сириец... Его смех звучит слишком громко для человека, который утверждает, что боится темноты.

Храм. Не фасад, не руины — расколотая грудная клетка из черного базальта. Ветер вырывает изо рта крики еще до того, как ты понимаешь, что кто-то закричал. Буря? Или что-то продирается сквозь слои льда, чтобы вдохнуть после тысячелетней спячки?

Ты находишь дневник отца между плит, проросших инеем, как плесенью. Бумага шелестит кожей змеи. «Они не спали», — написано дрожащими буквами. Кто они? Те самые спутники с фотографии 1938 года, чьи лица теперь стирает время? Или те... существа... чьи тени ползут по стенам храма, когда факелы начинают меркнуть?

Говорят, холод убивает медленно. Но здесь он лишь приоткрывает дверь — для чего-то гораздо более древнего. Твои пальцы слипаются от мороза, а сириец вдруг замолкает навсегда... с улыбкой на лице. Разве так умирают от переохлаждения?

Экспедиция — это не маршрут на карте. Это когда твой собственный вопль возвращается к тебе измененным голосом.