Morsels

Спускаешься вниз, в сырую тьму, где пахнет старой водой и ржавым металлом. Ты — просто голодный мышонок, а впереди — целая империя котов, устроившаяся на костях канализации поуютнее. Их шерсть клочьями летит под твоими когтями... если, конечно, ты сегодня в образе того самого подсолнуха с ядовитым взглядом или чего-то еще более зубастого.

Твоя кожа — это три карты в руке. Шуршат, когда перебираешь их пальцами. Одна горит сухим жаром, другая леденит кончики пальцев... Перевернешь — и плоть послушно течет, перестраивая кости под новую, чужую жизнь. Удар хвостом, уклон в сторону с шелестом чешуи... а потом снова ты — просто мышонок, дрожащий в луже у стены.

Каждый новый забег — это другой узор плесени на отсыревших камнях. Игра не любит, когда ты засиживаешься в одном обличье. Привыкнешь к крыльям, почувствуешь силу — а она шепчет: «Еще один уровень, и эта форма истлеет». Слышишь нарастающий скрежет в собственных суставах? Это цена мощи. Приходится постоянно сбрасывать кожу, оставляя старые тела на мостовой, как пустые панцири.

Иногда стена отзывается нажатию глухим стуком... и открывается потаенная щель. Внутри — тишина, пахнущая жженым кофе и старыми проводами, и мини-игра, где награду нужно выгрызать буквально из-под контрольных ламп. Никаких тебе вечных улучшений между попытками — только твой навык и память пальцев на грубых клавишах.

А вокруг — мерцание. Пиксели пляшут, как мухи на разбитом экране старого монитора, цвета выцвели до грязно-зеленых и ржаво-коричневых тонов. Но из динамиков льется что-то тревожное и мелодичное одновременно — будто кто-то наигрывает забытый мотив на расстроенных трубах прямо в соседней затопленной камере.

Идешь вперед, собирая сырные крошки... а в груди ноет странная пустота. Не та, что от голода, а другая — будто все эти чужие жизни, что ты примерял, оставили в тебе свои шрамы. Или ты сам растворился в них без остатка?