The Piano

Париж липнет к коже, как старая газета — чернила въелись в пальцы, а запах сырости и бензина не выветрить даже за закрытыми окнами. Ты — Джон Барнервей. Тень в собственной жизни, фальшивая нота в семейном концерте. Валентин, Джордж, Луи... их имена теперь только в полицейских протоколах. А твое — на первых полосах.

Тысячи глаз следят за тобой из темноты: витрины с треснувшими стеклами, слепые окна домов, даже лужи на мостовой отражают твое лицо чужим. Ночной город шепчет обрывками фраз — то ли ветер в проводах, то ли голоса из прошлого. Ты идешь по лезвию между правдой и безумием, где каждый шаг отзывается болью в висках...

Пианино на третьем этаже заброшенного отеля давно расстроено. Черные клавиши проваливаются под пальцами, как гнилые ступеньки. Но играть придется — мелодия вытягивает из памяти обрывки событий: вот мать напевает *La Vie en Rose*, склонившись над вышивкой, вот братья смеются у камина... а вот кровь, густая и липкая, на белых перчатках. Чьих?

Головоломки здесь прячутся в тенях: перекрученные провода уличных фонарей складываются в цифры, пятна плесени на стенах — в карту побега. Запах жасмина из открытого окна соседствует с вонью разлагающейся плоти где-то за стеной. Ты проверяешь часы — стрелки давно остановились. Время здесь течет по другим законам...

Звуки обманывают: скрип половиц оказывается стуком собственного сердца, а далекий паровозный гудок — чьим-то предсмертным хрипом. Кто-то явно наблюдает за тобой. Или это просто зеркало в конце коридора отражает пустоту?

Ты копаешься в чужих письмах, расшифровываешь шифры на оборотах фотографий, находишь ключи от дверей, которых нет. Каждая улика — как нож под ребро: чем ближе к разгадке, тем труднее дышать. А что если правда окажется страшнее, чем обвинения в убийстве?