Him and I

Город пахнет гарью и мокрым асфальтом — дождь смывает кровь, но не страх. Отец сжимает руку сына так крепко, что кости ноют, а мальчик молчит, потому что кричать уже научился беззвучно. Северная Звезда маячит где-то за горизонтом, последний маяк в этом море гниющей плоти.

Ты идешь по школе, где когда-то звенели детские голоса. Теперь здесь только скрип парт под весом чего-то неживого. Нож в твоей руке теплый от ладони, холодный от работы. Один выстрел — и стая проснется. Ты знаешь это по опыту: иногда лучше проползти, чем бежать.

Лес обнимает слишком тесно, ветки царапают лицо как пальцы мертвецов. Сын спотыкается о корни — ты ловишь его за куртку, чувствуешь, как ребра проступают сквозь ткань. Он худеет с каждым днем.

Военные в своих пухлых костюмах похожи на жуков-скарабеев. Они стреляют без разбора. Ты прижимаешь Тома к земле, щека в грязи, а он шепчет: «Пап, они тоже люди?» Лучше не отвечать.

Ночью у мальчика кошмары — он дергается во сне, вскрикивает. Ты гладишь его волосы, липкие от пота, и говоришь что-то о звездах. Обещаешь то, в чем сам не уверен.

Другие выжившие попадаются редко. Женщина с глазами как щели предлагает воду за патроны. Старик с перебитыми коленями просит помочь ему уйти... А потом оказывается, что нож у него острее твоего. Доверие здесь — роскошь дороже еды.

Ты идешь дальше. Северная Звезда ждет. Или нет?