Tomorrow Will Be Dying

Она улыбается — широко, неестественно, будто губы приклеены к зубам проволокой. Школьные коридоры гудят, как улей, а Би растворяется в этом шуме: идеальные волосы, идеальный смех, идеальная маска. Ты видишь только то, что она хочет показать. Но вечером, когда дверь спальни захлопывается, пальцы сами находят коробку под кроватью — там шевелятся хитиновые лапки по стеклу. Коллекция жуков пахнет формалином и пылью.

Оккультный клуб встретил ее запахом старой бумаги и воска от оплывших свечей. Здесь не надо притворяться. A рисует руны ногтем на покрытом инеем окне, C шепчет что-то в тень за шкафом, а N разбирает карты с потрескавшимися углами. Их смех не давит на грудную клетку, как в столовой. Но потом двое исчезают — просто пустые стулья у стола, холодный чай в кружках.

Университет Мокудзай — это бесконечные лестницы и лифты, которые скрипят, будто жалуются. Си становится тенью Би: их шаги синхронны, даже дыхание иногда совпадает. Ты привыкаешь к этому ритуалу — два стакана с кофе, два стука в дверь перед тем как войти. А потом... они возвращаются.

Ты заметишь, как Би сжимает Си руку в метро — слишком сильно, будто боится, что та растворится в толпе. A теперь носит чужой шарф (чужой запах?), а N избегает смотреть в глаза. В комнате общежития трещит лампа: свет дрожит на их лицах, и ты поймешь — что-то не так.

Разве можно вернуть то, что уже умерло? Старые шутки звучат как заклинания, а смех A режет слух. Би прячет дрожь в голосе за очередной улыбкой... но ночью ей снится одно и то же: она тонет в черной воде, а жуки в коробке стучат по крышке изнутри.

Ты увидишь осколки — чужие секреты врезаются в кожу как стекло. Кто-то плачет в душе (вода заглушает всхлипы?), кто-то рвет письма с синими конвертами... А потом будет выбор: держаться за эти обрывки или отпустить их сквозь пальцы?