Fallow

Ты идешь за ней по следам, которые исчезают, едва успев отпечататься в снегу. Изабеллина не помнит, как пахнет хвоя под солнцем или скрип половиц в спальне сестер — только холодный металл ветра на губах и пыль, оседающую на ресницах.

Дом каждый раз другой. То фронтон обвит плющом, то крыльцо провалилось в чернозем. Ты трогаешь стену — штукатурка крошится, как печенье. А она уже внутри, и ты снова догоняешь, хотя знаешь: это ловушка. Ее память.

Головоломки? Простые. Повернуть стрелку часов до щелчка, совместить тени на стене. Но откуда этот страх, когда пальцы находят в ящике письмо с надорванным краем? Текст расплывается, будто чернила выпили дожди.

Лестница ведет в подвал, где пахнет мокрой шерстью. Или это амбар с прогнившими яблоками под ногами? Она останавливается у окна — стекло мутное, за ним мелькают три силуэта. Сестры? Нет, просто ветер качает верхушки сосен... или нет?

Пять часов — и ты сам начнешь путать сны с реальностью. Пиксельные тени шевелятся краем зрения: вот девушка присела на корточки, чтобы поднять брошку в форме цикады. Через мгновение ее уже нет, а брошка лежит там, где ты клянешься ее не видел.

Конец приходит неожиданно. Ты понимаешь это по тому, как свет преломляется в капле на ее щеке. Дождь? Слеза? Неважно. Дверь захлопывается — и ты остаешься с единственным вопросом: чьи воспоминания теперь твои?