The Almost Gone

Ты вращаешь хрупкий мир в ладонях — дом, застывший под стеклянным колпаком, улицы, свернувшиеся в бумажные улитки. Каждый щелчок мыши отрывает кусочек обоев, обнажая трещины. В них шепчется прошлое: скрип качелей во дворе, запах перекиси в больничном коридоре, холодный блеск полицейского жетона.

Кто оставил эту чашку с трещиной? Почему в детской так пахнет мокрым пеплом? Ты копаешь глубже — и вдруг понимаешь: это не ты исследуешь комнаты. Это они исследуют тебя.

Пять глав. Пять слоев кожи, которые нужно содрать, чтобы добраться до сути. Больница с вырванными проводами в стенах — будто кто-то торопился стереть следы. Пустой участок с выцветшими флажками — здесь когда-то смеялись? Теперь только ветер листает страницы забытых писем...

Минимализм обманчив. За белыми стенами прячутся тени: они цепляются за подол, шевелятся в углу зрения. Ты собираешь их, как рассыпанные таблетки — горсть за горстью. Но чем больше узнаешь, тем сильнее давит тишина.

А потом — прозрение. Оно приходит не через диалоги или записки. Через осколок зеркала, в котором отражается чужая улыбка. Через детский рисунок, где все лица зачеркнуты красным. Ты наконец видишь себя со стороны: маленькую фигурку в домике из спичек...

Игра не дает ответов. Она бросает тебя в пустоту между «почему» и «как». После нее пальцы еще долго пахнут пылью заброшенных чердаков — той самой, что застревает в горле комом, когда пытаешься кричать во сне.