My Lovely Daughter

Ты разбудишь его в подвале — запах медной пыли, хрип глиняных горшков, треск углей под ретортой. Он не помнит, сколько дней не видел солнца. Только пальцы, липкие от эссенций, и эти... существа. Они смотрят на тебя пустыми глазами, но где-то за ребрами щемит: а вдруг в этом шепоте кожи, в дрожи ресниц — она?

Гомункулы плодятся в чанах, как плесень. Одни плачут во сне, другие смеются без причины. Ты кормишь их костями, гладишь по волосам (они холодные, как мокрый песок), называешь дочерью. А потом — ножницы. Шелест пергамента с рецептами, которые обещают душу в обмен на куски плоти.

Кто сказал, что безумие громкое? Оно тихо оседает в складках фартука, в пятнах от бузины на запястьях. Каждое утро ты проверяешь: может, сегодня ее голос прорежет этот густой воздух? Но слышишь только хруст пергамина под локтями и собственное дыхание — прерывистое, будто бежишь.

Выбор? Да его нет. Ты уже решил всё, когда переступил порог лаборатории. Остальное — ритуал: разорвать одно создание, чтобы другое на секунду вздохнуло глубже. Ведь если собрать достаточно осколков...

Игра не спрашивает, правильно ли это. Она кладет тебе в ладонь окровавленный ключ и шепчет: «Поверни». А ты уже не можешь остановиться — потому что где-то там, в этой липкой тьме, пахнет жасмином. Как в ее волосах тогда... перед тем, как они стали пеплом.