Amok Runner

Город пахнет йодом и перегретым металлом, а где-то между дощатыми настилами причалов застревает шепот волн. Ты — врач, но не спаситель. Ты — охотник, но добыча сама ведет тебя за руку, оставляя на ладонях следы духов с нотами жасмина и чего-то… лекарственного.

Она пришла без предупреждения. Шелковое платье шуршало, как опавшие листья под сапогами, а глаза — нет, не глаза — зрачки, расширенные до черных провалов, требовали помощи. Но не медицинской. Ты отказал. А потом понял: это был первый шаг в болото, где ноги сами тонут глубже.

Риверсайд не спит. Он бредит наяву — чума здесь не просто болезнь, а зуд под кожей, заставляющий ноги дергаться в бессмысленном марафоне. Крысы мелькают в переулках быстрее теней, а соседский пес вчера перегрыз цепь и исчез с воем… или смехом?

Ты садишься в «Пирс-Эрроу» 1912 года (кожа сидений потрескалась, как старая губы), давишь на акселератор — и город распадается на лоскуты: здесь рынок с гниющими апельсинами, там докер с перекошенным лицом бьет кулаками по ржавым контейнерам… А еще велосипед! Пятнистая рама скрипит точь-в-точь как твои мысли при виде ее окна в туманном квартале.

Оружие лежит в ящике стола тяжело и неудобно, будто чужой зуб во рту. Но когда психи с пеной у рта бросаются под колеса, хочется не стрелять — давить. Или прятаться в подворотнях, где кирпичи впитывают стоны лучше ваты.

А записки… Их развевает ветром по мостовым, прибивает к стенам грязью. Одну находишь в кармане мертвого почтальона — пахнет лавандой и формалином. Другую вырываешь из клюва вороны (перья остаются под ногтями). Каждая — обрывок чужой памяти… или твоей?