ONE.

Зимний воздух 1998 года обжигает легкие, как первая сигарета за школой — ты просто студент, пока не обнаруживаешь трещину в реальности. Она зияет где-то между лекциями и сном, между шагами по хрустящему снегу и внезапным звоном в висках... Теперь твой мир двоится, как размытый свет фонарей, а привычные улицы наливаются чужими тенями.

Мизука пахнет детством: ванилью из старой кондитерской и промокшими варежками. Ее смех — это якорь, но даже он не удержит тебя, когда границы начнут расползаться. А Мисаки? Она щурится, будто пытается разглядеть то, чего уже не видит. Ее пальцы скользят по страницам книг с шелестом сухих листьев — ты ловишь себя на мысли, что слепота заразительна.

Выборы здесь — не кнопки на экране. Это ком в горле перед тем, как солгать. Мурашки на спине, когда берешь чужую руку в темноте. Ты решишь отстраниться — и мир ответит ледяным ветром в лицо. Попытаесь удержать — услышишь, как трещит шов между мирами...

Кто сказал, что параллельные реальности где-то далеко? Иногда они прячутся в складках школьной формы, в ритме чужого дыхания за тонкой стеной. Или — в том, как Мизука вдруг замолкает на полуслове, будто вспомнила версию себя, которой никогда не существовало...

Ты будешь возвращаться к этому снежному декабрю снова и снова. Не из-за сюжетных развилок — из-за вкуса кофе в автомате третьего этажа (слишком сладкий), из-за того, как экран телефона мерцает в кармане беззвучным укором. Здесь даже тишина весит больше обычного.