Loretta

Ты переезжаешь в этот дом вместе с ним в 47-м. Стены пахнут свежей краской и пылью, но трещины уже проступают сквозь белизну — как синяки под тональным кремом. Уолтер называет это «новым началом», но его пальцы оставляют жирные отпечатки на корешках книг, которые он таскает из города в чемодане с оторванной ручкой.

Тридцать тысяч долларов. Цифра жужжит в висках, как пьяная муха о стекло. Он не говорит, кому должен, но ты видишь эти взгляды в кафе — слишком долгие, слишком мокрые. А еще духи «Жасмин» на его воротнике, хотя ты носишь «Черный нарцисс».

Издательство предложило страховку год назад. Ты помнишь, как перо скрипело по бумаге, а контракт пахл чернилами и чем-то сладковатым — возможно, потом. Смерть здесь прописана пунктиром, между строк...

Выборы. Каждый щелчок лампы над кухонным столом отсчитывает секунды до решения: притвориться слепой или схватить нож для разделки мяса (рукоять липнет к ладони). Ты находишь письма. Находишь револьвер в ящике комода — холодный, будто только что вытащили из снега.

Америка сороковых давит тебе на плечи: соседки шепчутся за шторками из тюля, газеты трут о мозоль социальных норм. Можно ли доверять мужу, который целует тебя с закрытыми глазами? Или лучше довериться адвокату с потными ладонями и калькулятором вместо сердца?

Здесь нет правильных ответов. Только запах жареного кофе по утрам, треск радиоприемника и тень на стене — твоя или его? Игра не спрашивает, кто начал. Она спрашивает: сколько шагов до спальни... и что ты возьмешь с собой по дороге?