Shivers

Ты заходишь внутрь, и сразу — запах пыли, смешанный с чем-то сладковатым, будто старые книги пропитались испарениями воска. Пол скрипит под ногами, но не везде: некоторые доски притворяются твердыми, а потом внезапно проваливаются, заставляя сердце рвануть в горло.

Хьюберт Уиндленот мечтал не о музее, а о портале. Его коллекция — не экспонаты, а щупальца чего-то древнего, случайно застрявшие в нашем мире. Глиняные сосуды? Ловушки. В них шевелится тишина, густая, как патока. Разбить один — все равно что разрезать вены у спящего: тьма вытекает медленно, но не остановишь.

Двое школьников уже попробовали. Их имена теперь — царапины на стенах, едва различимые под слоем копоти. Ты находишь обгоревший дневник: «Они шепчут сквозь песок…» Песок здесь повсюду. Он скрипит на зубах, когда ты вдруг понимаешь — это не песок. Это кости, перемолотые во что-то мелкое и злое.

Иксупи не убивают сразу. Сначала они крадут тепло из кончиков пальцев. Потом — вкус с языка. Металлический дух во рту говорит: осталось минут десять. Шкала здоровья пульсирует, как синяк; каждый предмет в инвентаре давит на рёбра тяжелее предыдущего. Крышка от сосуда с выгравированным глазом… Она следит? Или это ты сам начал видеть то, чего не должно быть?

Электрический иксупи — худший. Он не рычит, не воет — просто наполняет воздух статикой, от которой волосы встают дыбом даже под одеждой. Когда хватаешь его, мир взрывается белым светом… а потом темнотой, гуще прежней. Рассвет? Да кому он нужен теперь. Утро лишь подсвечивает следы на полу — будто кто-то тащил что-то большое, мокрое… или что-то тащило кого-то.

Ты вышел? Или музей выпустил тебя ненадолго, чтобы потом втянуть обратно — уже без сопротивления? Ветер шепчет об этом на ухо… или это опять скрипят доски под чьими-то шагами?