Vanilla Brulee & The Rose Bandit

Парфюмерный шлейф дешевого виски и пудры — вот что остается от прошлого. Хонгер не помнит, чьи пальцы оставили синяки под его ребрами, но каждый вечер зеркало в гримерке шепчет: *это не твое лицо*. Молли дает ему новое. Ее голос — мед, капающий на ожоги, а бар с позолоченными трещинами в штукатурке становится коконом... пока не появляется *он*.

Боуэн пахнет дождем на горячем асфальте. Его смех царапает барабанные перепонки, как игла проигрывателя. Ты чувствуешь, как старые шрамы набухают под кожей? Вот они — рвутся наружу вместе с обрывками воспоминаний: ладонь на затылке, хруст гравия под коленями, алый лепесток, прилипший к губам...

Выбор здесь — это не ветки, а нервные окончания. Толкнешь стакан со стола — услышишь звон разбитого стекла через три главы. Сожмешь кулак в кармане — найдешь в нем смятую записку с чужим почерком. А если позволишь Боуэну прикурить от твоей сигареты... огонь прожигает дыру в реальности.

55 000 слов — это не диалоги. Это удары пульса в висках, когда Молли наклоняется ближе, и ее серьги звенят как кандалы. Это хриплый шепот за кулисами: *«Ты действительно хочешь вспомнить?»*. Побочный персонаж? Просто тень на стене... пока не повернешь голову и не увидишь, как она повторяет твои движения с опозданием в полсекунды.

Настоящая концовка пахнет кровью и жасмином. Но разве бывает *настоящее*, когда память — это нож без рукояти?