My Dictator Stalin Can't Be This Cute?!

Мороженое тает липкими каплями на горячем асфальте, а его пальцы — неожиданно тонкие, почти хрупкие — сжимают твою ладонь. Ты помнишь этого мальчика с грузинским акцентом и синяками под глазами, но теперь он смотрит на тебя так, будто между вами протянута нитка, и любое движение может ее порвать.

Революция? Да, где-то там, за горизонтом, пахнет порохом и перегретым металлом. Но здесь, сейчас — только шепот: «Попробуй ванильное». Голос Сталина дрожит, как первый ледок на Неве.

Каждый выбор оставляет след — то ли на страницах учебников, то ли на коже. Смеешься над его шуткой про царских генералов? Отводишь взгляд, когда он поправляет воротник, обнажая шрам? История не терпит сослагательного наклонения, но ты будешь переигрывать эту сцену снова и снова: вдруг в следующий раз твои пальцы не дрогнут, когда он предложит разделить порцию...

Десять способов все испортить. Десять вариантов, где его улыбка гаснет, как фонарь в метель. А один — единственный — где ваши колени соприкасаются под столом, и даже запах гари из заводских труб кажется сладким.

Ты думал, политика — это речи и манифесты? Нет. Это вздох, который он подавляет, поворачиваясь к тебе спиной. Это крошки от печенья на его губах. Это момент до того, как прозвучит выстрел — или признание.

Кто решил, что диктаторы не могут краснеть?