Into the Restless Ruins

Ты начинаешь в темноте — не той, что обволакивает, а той, что зудит под кожей. Сперва только карты в руках: шершавые, пахнущие старым деревом и чем-то... металлическим? Каждая — кусок будущего лабиринта. Разложишь комнату здесь, коридор там — и вдруг стены набухают из ничего, скрипя влажными досками.

Ночь за ночью руины растут, как шрам. Ты идешь по собственным следам, но воздух уже гуще, факел трещит, будто хочет предупредить... А потом они приходят. Не враги — тени с весом, с запахом мокрой шерсти и тлеющей бумаги. Автоматическая резня? Да. Но когда Glimour вытекает из них, как сироп из перезрелого плода, пальцы сами сжимаются в кулак.

Сколько можно собирать эти капли света, пока тьма не слижет их? Иногда кажется, будто руины шепчут: «Быстрее». Или это ветер в щелях?

Дева Урожая наблюдает — ты чувствуешь её взгляд на затылке, холодный и сладкий, как лезвие в меду. Её благосклонность пахнет прелыми листьями и... корицей? Странно. Реликвии меняешь у Старухи-курицы: та щупает монеты пальцами с ногтями-когтями, бормоча на забытом языке. Вулвер рычит на твои предложения, но если бросишь ему кость с остатками плоти — вдруг сдаётся?

Ошибёшься в планировании — и вот уже библиотека задыхается без соседнего костра, а коридор ведёт в тупик с чьим-то смешком... Всё это — твой выбор. Или иллюзия выбора?

А потом Страж. Его дыхание обжигает легкие даже через экран. Победишь — Дева прошепчет желание тебе на язык. Но уверен ли ты, что хочешь его озвучить?