Octave

Ты просыпаешься в сырой земляной яме — рот полон хвои, рёбра ноют от ударов, а где-то рядом скрипит ветка под чьей-то ногой. Это не сон: маньяк действительно бросил тебя умирать в чаще, но что-то... или кто-то... вмешалось. Теперь лес обнимает тебя колючими ветвями, шепчет подмокшими листьями под ботинками, дразнит запахом гниющих досок заброшенного особняка за поворотом.

Камера прилипает к спине героя, будто ты идёшь за ним по пятам — видишь каждый вздрагивающий мускул, когда он нащупывает в темноте ржавую дверь бункера. А потом резко отдергивает руку: металл обжигает даже сквозь перчатки.

Здесь всё требует усилий. Головоломки не щёлкаются как орехи — они царапают мозг, заставляя копаться в обрывках записок с выцветшими чернилами, вслушиваться в вой ветра в трубах полуразрушенной церкви. Даже диалоги здесь не болтовня, а обмен ударами: каждое слово пропитано страхом или угрозой.

Кладбище? Там не просто могилы — плиты смещены на пару сантиметров, будто кто-то пытался выбраться. Под ногами хрустит не только гравий: похоже на кости... или на высохшие грибы? Луч фонаря выхватыет из темноты детали, которые лучше бы не видеть.

А потом внезапно — погоня. Камера дёргается, сердце колотится в такт клацанью затвора пистолета у тебя в руках (да, вот так внезапно оружие появляется). Ирония: ещё час назад ты ковырялся в замке сломанным ножом, а теперь стреляешь в... нет, лучше не спойлерить.

Финал где-то там, за десятком таких же мрачных локаций. Но доберёшься ли ты до него — вопрос. Лес не отпускает просто так.