Plutocracy

1870 год. В воздухе витает запах угля и свежей типографской краски — газеты пестрят историями о первых миллионерах. Ты начинаешь с пустым карманом, но с пальцами, которые уже чешутся сжать горло фондового рынка...

Покупаешь первую акцию. Бумага шершавая под подушечками пальцев, а цифры в контракте пляшут, будто пьяные клерки после биржевого краха. Каждый процент прибыли — это глоток ледяного шампанского в душном зале совета директоров.

Директора? Наймешь их позже. Сейчас ты сам вытираешь пот со лба, считая проценты от ночной сделки. Замечаешь, как секретарь за дверью нервно щелкает пером — он знает, что твои решения оставят сотни семей без ужина... или наполнят их тарелки до краев.

К 1920 году твои фабрики гудят, как раздутые животы перекормленных машин. Рабочие шепчутся в цехах — их спины ноют от смен по 14 часов, но ты слышишь только звон монет в кассовых аппаратах. А потом нанимаешь «специалиста по мотивации»: пусть он раздает им бесплатный суп и сказки про американскую мечту...

Войны, кризисы, революции — все это лишь волны на поверхности. Ты опускаешь руку глубже и чувствуешь пульс рынка: горячий, неровный, готовый сорваться в тахикардию при одном твоем звонке президенту... которого, кстати, финансировал твой же банк.

Когда-то ты дрожал от скрипа дверей в дешевых отелях, где подписывал первые контракты. Теперь весь мир — твой офис: стекло и сталь небоскребов отражают солнце ровно настолько, насколько ты разрешишь...