Four Last Things

Ты бродишь по миру, сотканному из мазков старых мастеров — краска пахнет льняным маслом и тлением, под пальцами шершавая фактура холста. Каждый шаг скрипит, будто перелистываешь страницы молитвенника с потрескавшимся переплетом. Вот ад Босха: здесь грешники жарятся, как колбаски на ярмарке, а демоны чихают от дыма. Вот рай Ван Эйка — слишком чистый, до тошноты. Ты всматриваешься в детали: у святого на фреске отваливается палец, а ангел за спиной Христа украдкой ковыряет в носу...

Главный герой — не праведник, а жалкий грешник с лицом, словно смятая гравюра. Чтобы спастись, ему нужно совершить все семь смертных грехов. Искренне. С расстановкой. Обокрасть нищего? Легко. Прелюбодействовать с монашкой под хор пьяных монахов? Пожалуйста. Но потом — исповедь, где священник вздыхает так громко, что с алтаря осыпается позолота...

Головоломки здесь — как средневековые проповеди: кажется, всё просто, пока не попробуешь разжевать. Нужно уговорить скупца подать милостыню? Подсуни ему гнилое яблоко — пусть почувствует вкус тлена. Или укради райское яблоко у Евы... которое уже изъедено червями.

Философия висит в воздухе, как запах ладана в переполненной церкви. Атеисты тут — те же верующие, только молятся пустоте. Шутки сыплются, как монеты из дырявого кармана Иуды: то похабный анекдот от прокаженного, то саркастичный комментарий демона-чиновника в аду...

Анимация картин — будто кто-то тычет кистью в еще сырую краску: святые дергаются, как марионетки, Христос на кресте морщится от затекшей спины. Даже Страшный суд выглядит как судебное заседание где-то в Брюгге — с бюрократией, взятками и кляузными записками...

И вот ты стоишь перед вратами рая, весь в грехах и покаяниях — но дверная ручка оказывается слизняком. Опять обманули? Или это и есть прощение — липкое, неудобное, но единственно возможное...