Dracula: The Resurrection

1903 год. Трансильвания дышит вам в спину — сырой скрип телеги, запах прелой соломы и воска, крик ворона, разрывающий тишину как гнилой зубец вил. Письмо Мины пахнет лавандой и слезами, но слова в нем... Они оставляют на пальцах липкий налет страха. Она просит не искать ее. Вы все равно идете.

Замок Дракулы — не место, а состояние. Каждый камень здесь шепчет: *поверни назад*. Пол под ногами стонет под тяжестью веков, а воздух густеет, как запекшаяся кровь. Вы разминаете онемевшие пальцы — сколько дверей уже открыли? Сколько теней приняли за живых?

Местные крестьяне прячут глаза. Их голоса звучат так, будто слова застревают в горле, словно кости. «Не ходите туда», — бормочет старуха, и ее дрожащие руки пахнут чесноком и безысходностью. Вы все равно идете.

Головоломки здесь — не детские загадки, а ловушки. Повернешь не тот рычаг — услышишь скрежет механизмов где-то в стенах... или тихий смех. Поднимешь портрет — а за ним пустота, черная как зрачок вампира.

Мина ждет. Но какая она теперь? Ее голос в памяти теплый, а в темноте склепа он звенит, как лезвие ножа. Вы копите артефакты — древние манускрипты с вырванными страницами, флакон с мутной жидкостью (пахнет ржавчиной и миндалем), серебряный кинжал (холодный даже через перчатки).

А Дракула... Он не спешит показываться. Только тень скользит по стене там, где не должно быть теней. Только шепот: *Ты уверен, что хочешь забрать ее?*

Вы все равно идете.