Onmyoji in the Otherworld: Sayaka's Story

Город пахнет мокрым асфальтом и жжеными листьями — так пахнет конец света. Саяка привыкла к тишине храмовых ступеней, к шепоту бумажных оберегов на ветру… Теперь ее мир треснул по швам, как пересохшая глина.

Ты понимаешь это не сразу. Сначала просто земля дрожит под ногами, потом — тени слишком долго задерживаются в углах. Хару смеется, но его пальцы сжимают твою руку чуть крепче обычного. А тот, кто называет себя богом, щелкает языком, будто пробует воздух на вкус: *здесь что-то сгнило*.

Ночью город становится другим. Фонари мерцают, как глаза голодного зверя, а шаги за спиной звучат ровно на полтакта медленнее твоих. Тактические схемы? Да, они работают… пока холодный пот не застилает глаза. Каждый ход — как удар в солнечное сплетение: просчитаешься на сантиметр — и вот уже чьи-то когти царапают ребра.

Днем ты собираешь осколки себя. Аптечка пахнет йодом и старыми монетами. В магазине у старухи трещит радио — там говорят о погоде, будто демоны под кроватью всего лишь детская фантазия. Тренировки? Они больше похожи на исповедь: каждый жест разучиваешь губами, словно молитву.

А потом — комната. Гаснет свет. Его дыхание обжигает шею… или это просто ритуал требует такой близости? Сила приходит не с криком, а со стоном — странно, да? Ты учишься ловить момент, когда боль превращается в оружие.

Пятнадцать часов — ровно столько нужно, чтобы понять: спасение мира пахнет потом, кровью и ладаном. Или это просто запах взросления?