Hatsuyuki Sakura

Холодный декабрьский воздух врезается в легкие, как лезвие. Хацуюки привык к этому — он давно научился не замечать ни мороз, ни людей вокруг. Школа? Просто место, где нужно отметиться, пока не выдадут диплом. Но вот она появляется — Сакура, с промерзшими пальцами, сжимающими фотографию кролика, и странной привычкой принюхиваться к ветру, будто ловит чей-то след.

Ты сначала думаешь: еще одна чудачка. Пока не замечаешь, как ее смех — резкий, неожиданный — раскалывает ледяную скорлупу твоего равнодушия. Она говорит о Нему так, будто это не просто зверек, а пропавшая часть мира. И почему-то именно тебе приходится шагать за ней по сугробам, слушая, как снег хрустит под ботинками, словно перемалывает прошлое.

Он сопротивляется, конечно. Отворачивается, когда она наклоняется слишком близко, чтобы рассмотреть следы на снегу. Молчит, когда она спрашивает: «Разве ты никогда не хотел потеряться?» Но потом — где-то между ворчанием о дурацких поисках и внезапным осознанием, что запомнил цвет ее шарфа (терракотовый, выцветший на солнце) — что-то щелкает.

Зима здесь не просто декорация. Она просачивается в разговоры: ледяные узоры на окнах напоминают трещины в их защите, а горячий чай из автомата обжигает губы ровно настолько, чтобы прогнать оцепенение. Сакура то болтает без умолку о звездах, то замолкает на полуслове, будто вспомнила что-то важное... и забыла.

А ты? Ты просто идешь рядом. Пока однажды не понимаешь: эти поиски — не про кролика. Или про него тоже? Сложно сказать. Но когда она вдруг хватает тебя за рукав — пальцы дрожат от холода или чего-то еще — и кричит «Смотри!», указывая на следы в снегу... ты уже не можешь сделать вид, что тебе все равно.