Ailment

Ты просыпаешься — не сразу понимаешь, где. Холод криокамеры въелся в кожу, но хуже другое: тишина. Не та, что обволакивает, а та, что режет. Вентиляция гудит на одной ноте, где-то капает жидкость, похожая на кровь, но пахнет металлом и статикой.

Последнее, что помнишь: спасательная миссия, чужие крики по рации... а потом — провал. Теперь станция мертва. Вернее, почти. Тени в коридорах шевелятся не от сквозняка. Твои бывшие соратники теперь смотрят пустыми глазами и тянут руки — не для рукопожатия.

Оружие? Да, его много. Пистолеты с перекошенной баллистикой, дробовики, рвущие плоть как мокрую бумагу... Но главное — удочка. Да, та самая. В невесомости или среди обломков она цепляет не только предметы. Попробуй вытянуть из тьмы то, что когда-то было человеком.

Кровь на стенах — не декорация. Она пульсирует под пальцами, если прикоснуться. Каждый новый труп — кусочек пазла: вот медсестра с перебитыми коленями ползла к аптечке, вот инженер заперся в отсеке и царапал дверь до костей... А что сделал ты? Память возвращается обрывками, как сигнал сквозь помехи.

Соратники? Есть пара живых — если это слово тут уместно. Один прячется в вентиляции и бормочет про «оно», другой зализывает раны и смотрит на тебя так, будто уже видел твою смерть...

Здесь все хочет тебя убить. Даже станция: люки захлопываются без причины, гравитация подергивается как плохая пленка, а в темных углах что-то шепчет твоим голосом...

Сможешь ли ты собрать себя обратно — буквально по кускам — прежде чем станция станет твоим гробом? Или ты уже внутри него?