Way of the Samurai 2

Пыль дороги въелась в кожу, но он не чувствовал усталости — только холод рукояти катаны, привычный, как собственное дыхание. Мифуне. Имя обжигало губы, словно саке после долгого перехода. А потом — Амахару. Городок, где воздух пахнет жареным угрем и влажной глиной, а тишина девушки звенит громче колоколов храма...

Она не сказала ни слова. Просто протянула миску с рисом, пальцы дрогнули от ветра. Как объяснить, почему этот жест перевернул все? Может, дело в том, как тень от её ресниц ложилась на щёки — неровно, будто тушь размазал дождь.

Теперь он здесь. Каждое утро начинается со скрипа половиц под её босыми ногами и гула голосов за бумажной ширмой: кто-то вечно просит помощи. Местный торговец с лицом, напоминающим смятый пергамент, шепчет о пропавшей дочери. Полицейские в потёртых мундирах тычут пальцами в карту. Якудза оставляют на пороге кинжалы, обёрнутые шёлком — намёк тоньше лезвия...

Выбор? Он кажется очевидным, пока не услышишь, как пахнет кровь из-под ногтей после разборки в порту. Или не увидишь, как дрожат руки старухи, передающей взятку стражникам. Графика здесь — не просто картинка: это царапины на деревянных мостах, тусклое мерцание фонарей в тумане. Даже музыка — не фон, а живое существо; то давит тяжёлым барабанным ритмом, то обрывается вместе с чьим-то последним вздохом...

Однажды ты проснёшься и поймёшь: вчерашний ответ мальчишке-попрошайке уже отрезал три концовки разом. Стоило ли жалеть монету? Или лучше прислушаться к хрипловатому смеху за спиной — тому самому, что пахнет медью и рисовой водкой?

Здесь нет неважных слов. Даже молчание становится клятвой.