The Fate Of Irnia

Тысячелетний цикл повторяется снова — тени выползают из-под земли, когда часы бьют двенадцатый раз. Но сейчас тебе не до пророчеств: в руках дрожит конверт с отцовским письмом, и восковая печать оставляет на пальцах горьковатый запах чернил. Всего год… а что, если они придут раньше?

Мать стирает в кухне — скрип деревянной доски, хлопки мокрой ткани. Сестра смеется во дворе, но ты уже знаешь: этот смех обрывается, когда она замечает твои взгляды. В доме пахнет сушеными травами и чем-то запретным — может, это просто трещина в дверце шкафа, где отец хранил меч?

Каждый выбор здесь — как натянутая тетива. Слова в диалогах обжигают губы или застревают в горле комком. Ты говоришь с кузнечихой, и ее ладонь оставляет на твоем запястье масляный след; отказываешься от помощи ведьмы — а потом слышишь, как ее серебряные колокольчики звенят уже во сне.

Секс здесь не награда, а язык. Тело лесной торговки пахнет дымом и медью, когда она прижимает тебя к стене амбара. Губы служанки дрожат не от страха — от нетерпения. Но чтобы увидеть все… придется предать кого-то другого. Или себя?

Игра дразнит: вот девушка-рыцарь точит клинок у реки, и солнечные блики скользят по ее бедру ровно так, чтобы ты запомнил каждый мускул. А через три часа она умрет у тебя на руках — если не найдешь яд в ее вине. Или не решишь подменить его… чем-то иным.

Письмо отца ждет. Но сначала — запах кожи сестры, когда она проскальзывает в твою комнату под утро. Шепот: «Ты же не такой, как он?» Темнота скрывает твою улыбку… или гримасу?