Смута

Ты ощущаешь запах дегтя и перепревшего сена, когда пробираешься сквозь толпу на московском торжище. Время здесь течет иначе — не годами, а ударами топора по шее или шепотом заговорщиков в темных сенях.

1598-й. Трон пуст, как брюхо после Великого поста. Кто схватит власть? Боярин в парче, чей взгляд скользит по тебе, будто нож по горлу? Или беглый монах с глазами, горящими как угли в печи?

Бои здесь — не балет клинков, а грязная работа. Ты чувствуешь, как трескается ребро под дубиной, как кровь из разбитого носа заливает губы соленым медяком. Но можно и иначе: подкупить стрельца тухлой селедкой (они ее любят), спрятать нож в рукаве или просто... исчезнуть в дыму пожарищ.

А вокруг — не декорации, а живая плоть эпохи. Лед на Москве-реке скрипит под полозьями так, будто вот-вот лопнет. В церквях пахнет воском и страхом. Даже союзники пахнут предательством — их верность держится на нитке, тонкой как волосок от бороды Годунова.

Ты помнишь эту сцену? Когда польские гусары топчут рожь, а их крылья бросают синие тени на снег... Или тот вечер в корчме, где ладонь девки под столом жжет колено жарче вина?

Здесь нет правильных ответов. Только выбор: стать тенью у стен Кремля или тем, кто диктует письма кровью.