Lupercalia of the Silent Accord

Весенний воздух липнет к коже, пропитанный запахом свежей краски и старых декораций. Ты вдыхаешь его — сладковатый, с горькой нотой лака для дерева. Где-то за стеной смеются, стеклянный бокал звенит о подоконник. А ты стоишь перед афишей, и буквы на ней кажутся чужими зубами: слишком белыми, слишком острыми.

Труппа Лампирис.

Шепот в коридорах обходит их стороной, будто боится обжечься. Говорят, они репетируют до рассвета, что их спектакли оставляют на губах вкус железа. Ты думаешь — преувеличение? Попробуй сам.

Сева Тамаки не собирался ввязываться. Но разве устоишь перед этим взглядом? Аой встречает тебя без улыбки, только пальцы слегка сжимают твой подбородок, проверя угол наклона. «Ты гнёшься», — говорит он, и ты чувствуешь, как позвонки трещат под его прикосновением.

Йору молчит. Всегда. Его плечи — каменные глыбы, а глаза — щели в броне. Когда он проходит мимо, воздух сгущается, как сироп. Шион хохочет ему в спину, её голос звенит колокольчиками, но ты замечаешь: её ногти впиваются в ладони до крови.

Репетиции начинаются с дыхательных упражнений. Ты учишься вдыхать так глубоко, что лёгкие вот-вот лопнут. А потом — тишина. Не та, что обволакивает, а та, что давит на барабанные перепонки. Кто-то роняет булавку, и звук разрывает пространство как нож.

Актёрское мастерство? Нет. Здесь учат другому: как раствориться в роли так, чтобы забыть собственное имя. Как кричать без звука. Как упасть и не почувствовать боли.

Ты ещё не знаешь о девушке, чей портрет висит в костюмерной — её глаза следят за тобой даже когда ты отворачиваешься. Не спрашивай о том пятне на полу сцены: отмывали семь раз, а оно всё равно проступает ржавым цветом...

Готов ли ты ступить за кулисы?