Cost of survival

Ты просыпаешься в мире, где воздух пахнет пылью и тлением — не той благородной гнилью осенних листьев, а чем-то тяжелым, въедливым. Как будто сама земля задыхается. Вирус выкосил мужчин, оставив после себя перекошенный порядок: теперь ты не просто выживаешь, ты последняя спичка в темноте. И от тебя ждут огня.

Гаремы? Нет, это звучит слишком роскошно. Здесь девушки цепляются за тебя, как за краешек скалы над пропастью. Их пальцы дрожат на твоей коже — не от страсти, а от голода, от страха завтрашнего дня. Ты кормишь их консервами с истекшим сроком годности, а они учатся смеяться беззвучно, чтобы не привлекать... кого-то еще.

Рынок рабынь — место, где потрескивают фонари на ветру, а голоса торговцев сливаются в монотонный гул. Здесь покупают не тела, а биографии: вот та рыжая когда-то пела в хоре, эта с шрамом на бедре умеет чинить двигатели. Ты гладишь их подбородки, проверяя зубы, как лошадей. Разве это ты стал таким? Или мир перевернулся сам?

По ночам лагерь скрипит — то ли от ветра, то ли от стонов за тонкими стенами палатки. Ты учишь их стрелять из ржавого пистолета, а они учат тебя читать по глазам тот момент, когда страх превращается в покорность. Иногда кажется, что вирус убил не людей, а что-то внутри них...

А потом — аукционы. Шепот ставок, капающий пот на шею девчонки в клетке. Ты берешь ее за руку (холодную, липкую), ведешь в свой угол пустоши и вдруг понимаешь: она смотрит на тебя не как на хозяина. Как на единственную ниточку к жизни. И это хуже любого оружия.

Сколько раз ты просыпался от криков во сне? Своих или их — уже не разберешь...