Niraya of

Лето 2000-го, и ты чувствуешь запах старого дерева и воска. Ритуал в храме… а потом только холодный металл под спиной и густой, почти осязаемый мрак. Просыпаешься внутри холодильника — не метафора, а буквально. Мир вывернулся наизнанку, как карман, и мама исчезла. Остается только ты, Юни, и это пространство, которое дышит чужим покоем.

Здесь не сражаются. Здесь слушают тишину в ушах — она сгущается за секунду до того, как из темноты вырвется форма. Твое тело знает это раньше разума: мурашки по коже, предательская дрожь в коленях. Ты учишься доверять этому предчувствию, этому животному импульсу. Сделаешь рывок слишком рано — истощишь дыхание, застынешь беспомощно. Опоздаешь на долю секунды… ну, попробуй и узнаешь. Выживание здесь — это не бегство, а точный танец на грани падения, где партнером выступает твой собственный страх.

Архитектура обманчива: чистые линии Камакура, мягкий свет фонарей на стенах храмовых тоннелей. Красиво? Пока не заметишь, как тень от фонаря дернулась не в такт твоему шагу. Пока не услышишь шепот там, где никого нет. Этот мир что-то скрывает за своей безмятежностью — что-то старое и прогорклое.

Ты идешь вперед, потому что назад пути нет. Каждый шаг — вопрос без ответа: почему я здесь? Что случилось с мамой? Ответы разбросаны кусочками мозаики: странная записка, обрывок ритуального свитка, рисунок на стене, от которого кровь стынет. Головоломки вплетены в саму ткань этого места; решаешь одну — и следующий коридор открывается, пахнущий сырой землей и мимолетным запахом материнских духов.

Но расслабляться нельзя никогда. Даже когда кажется, что ты все понял… даже тогда что-то может схватить тебя за лодыжку из-под пола или прошептать прямо в ухо ледяным дыханием. Это путешествие домой через лабиринт чужого кошмара. И каждый раз, уворачиваясь от очередной атаки в последний миг, ты задаешься вопросом: а что, если это предчувствие однажды подведет? Или если монстры тоже учатся?