The Donnerwald Experiment

Джоанна когда-то чувствовала, как идеи пульсируют в кончиках пальцев — горячие, норовящие вырваться наружу. Теперь её руки онемели. Три года пустоты, будто кто-то выскоблил мозг костяной ложкой. А потом этот крот… нет, не крот — Монтгомери, в цилиндре, пахнущем старыми книгами и лавандой. Его голос царапался о барабанные перепонки, словно игла по граммофонной пластинке: «Демон снов вплел тебе в легкие нити Mare Noctem. Ты задыхаешься, даже когда дышишь».

Болезнь ползет по жилам, превращает сны в липкую паутину. Если не вырвешься — кожа загрубеет, кости перекрутятся в нечто… другое. Но разве можно доверять существу с когтями, оставляющими чернильные пятна на рукавах?

Мир здесь обманчиво мягкий: воздух пропитан запахом перезрелых яблок, земля под ногами пружинит, как кожа барабана. Ты тонешь в этом. Боишься оступиться — а вдруг провалишься глубже? Сражения напоминают сломанный механизм: шаги отмеряют время, но иногда нужно рвануть курсор в сторону — чуть медленнее, и клыки чудовища впиваются в плечо. Боль пронзает, как удар током… или это уже болезнь шепчет тебе на языке жужжащих проводов?

Здесь всё двоится: пиксельные тени скользят по стенам из полированного обсидиана, робот, собранный из обрывков воспоминаний, скрипит суставами при каждом движении. Даже коты — и те не просто мурлычут. Их шерсть пахнет пеплом, а зрачки сужаются в такт твоему сердцебиению.

Ты копишь вдохновение — крошечные осколки себя самого. Каждый модуль для робота будто отрывают от ребер. А эти «союзники»… Они смеются слишком громко. Их руки теплые. Но ты же помнишь: в мире снов даже дружба может оказаться петлей из шелка и ржавых гвоздей.

Что хуже — стать монстром или понять, что им всегда была?