Into The Valley

Песок скрипит на зубах, а солнце давит на плечи — ты здесь не турист с кувшином холодного пива, а отец, у которого украли дочь. Работорговцы не оставили следов, только обрывки шёпота в переулках Мемфиса: кто-то видел, как её волокли к каравану, кто-то клянётся, что слышал крик со стороны Красных земель...

Сорок долин. Сто двадцать ртов, которые шевелятся, лгут или молчат. Одни протянут тебе хлеб и указание — за монету или просто потому, что твои глаза напоминают им о пропавшем сыне. Другие предпочтут раскроить череп дубиной. А ведь есть ещё звери: гиены смеются у тебя за спиной, носорог фыркает, учуяв страх в потных ладонях...

Ты быстро поймёшь: сталь в руке не делает тебя богом. Первый же солдат фараона размажет тебя по стене храма, если бросишься в бой с голыми руками и пустым животом. Вода — тяжелее золота. Каждый кусок мяса приходится вырывать у пустыни: выследить газель, перехитрить льва, отбиться от стервятников...

Но самое опасное — не клинок и не пасть крокодила. Это тихий вой внутри, когда находишь тело ребёнка у реки (не твоего? пока не твоего) или случайно давишь старуху в толпе. Счастье утекает, как песок сквозь пальцы — и однажды утром ты можешь проснуться с верёвкой в руках...

А потом — опять в дорогу. Потрескавшиеся губы шепчут её имя. Ветер приносит запах гнили и жареного лука. Где-то там она: может быть, в цепях на чужом рынке, может быть, уже мёртвая. Но ты всё равно будешь искать. Потому что это единственное, что осталось.